М.С.Куропятник. Прибалтийско-финские народы России М. Наука 2003

Основной ячейкой социальной структуры у Кольских саамов в конце XIX — начале XX в. была община (саам, сыййт). Ее главными признаками были: четкая локализация на местности (общее зимнее поселение и общие промысловые угодия), общность хозяйственно-экономической и духовной жизни, существование определенной внутренней структуры, а также элементов общинного самосознания.

Как и у других народов Севера, община у Кольских саамов совпадала с поселением. Это, в частности, отражалось в том, что и община, и поселение назывались - сыййт. Ее размеры колебались от 60-70 до 200-300 человек. По данным 1861 г., самым малочисленным был Куроптевский погост (64 человека), а наиболее крупным - Семиостровский (255 человек) (Списки населенных мест..., 1861. С. 24). Для сыййта характерен постоянный состав жителей, хотя он и был при этом открытой социальной структурой, допускавшей инкорпорацию новых членов. Основными подразделениями сыййта были семьи, а также временные и постоянные производственные коллективы, объединявшиеся как по территориальному, так и по родственному признаку. Взаимоотношения его членов были основаны на взаимопомощи и кооперации.

Территория каждого погоста состояла из угодий, представлявших основу традиционного комплексного хозяйства. В угодья входили: семужьи тони, озера, охотничьи территории, оленьи пастбища, участки приморской береговой территории. Своеобразным центром всей этой территории в западных и центральных районах Кольского полуострова был зимний погост (таллъв-сыййт), в котором саамы жили с декабря по апрель. В остальную часть года община распадалась на группы семей, совершавшие небольшие перекочевки по традиционно сложившемуся маршруту (Kuropyatnik, 1992. Р. 163-164). В ядро совместно кочевавшей группы входили несколько родственных, по определению В. Чарнолуского, "братских семей" (МОКМ. Ф. нв 3570/100). Сыййт располагал в пределах своей промысловой территории общины разветвленной сетью сезонных мест (чёххч-сайй - доел, "осеннее место"). В наследственном владении одной или нескольких семей могло быть 4-5 сезонных мест. "Вечно, как смена времен года, движение по кругу лопарского народа", - писал И. Маннинен (Manninen, 1932. S. 287). Архаичная модель функционирования общины у западной и центральной групп Кольских саамов сохранялась вплоть До 1920-х годов. Население сыййта то расходилось по промысловым угодьям, то собиралось вместе. Таким образом, можно говорить, что у этих саамских групп существовала двухступенчатая структура общины: первую из них представлял сыййт, совпадающий с общим зимним поселением и включающий все его население, вторую - хозяйственные группы, на которые сыййт распадался на весенне-осенний период и которые можно рассматривать как субобщины.

Важнейшими отличительными признаками восточной модели сыййта, характерной для терских (за исключением каменских) и семиостровских саамов, были: существование двух стабильных поселений (зимнего и летнего), а также Длинные кочевые маршруты. Они были ориентированы на традиционные пути передвижения оленей и пролегали из зоны тайги через тундру к побережью Ледовитого океана. Поэтому контуры промысловых угодий у этих групп саамов напоминали форму вытянутого эллипса и отличались от конфигурации угодий западной группы, не выходящих за пределы лесной зоны и имеющих более округлую форму. Саамы западных погостов совершали лишь небольшие однодневные переходы между сезонными промысловыми местами, в то время как у восточных саамов перекочевка из зимника в летник осуществлялась одновременно всем населением погоста и занимала несколько дней. Временем перекочевки были конец апреля - начало мая.

Территориальность была одним из основных признаков сыййта. Границы земель каждого погоста были всем хорошо известны. Ими служили возвышенности, крупные реки, общеизвестные ориентиры на местности, а также пустыри без ягельного покрова (СПбФ АРАН. Ф. 135. Оп. 2. № 322. Л. 1). Сыййт имел исключительное право на эксплуатацию природных ресурсов своих угодий. Поэтому, "несмотря на любовь к скитаниям, лопари редко выходят за границы владений погоста..., да и то только во время поисков своих оленей, носящих хозяйскую тамгу" (Гебель, 1905. С. ПО).

Названия сыййтов были в основном топонимические, связанные с рекой или озером, находящимися в пределах владений общины. По данным Г. Темпля, у саамов Кольского полуострова "каждое племя названо по территории, на которую оно имеет право, основанное на давнем обычае" (Temple, 1880. Р. 595). Другими словами, саамский сыййт - это локальная группа, идентифицирующая себя (и других) прежде всего по территории обитания. Соотношения коллективного и индивидуального характера пользования угодьями в разных сферах хозяйственных занятий были различными. Морские и речные семужные тони рассматривались как собственность всего сыййта: "В лопарских селениях семужьи угодья представляли общинную собственность и находились в пользовании всего общества" (Алымов, 1924. С. 10-11). Общинная собственность на семужьи угодья сочеталась при этом с регулярными переделами тоней. При промысле семги заколами права на места и орудия лова принадлежали общине, а распределение улова шло с учетом "долей", принадлежавших каждой семье.

Озера находились в пользовании семей или семейно-родственных групп. Право пользования местами лова на них передавалось по наследству, и в передел они не поступали. Английский путешественник Э. Раз в заметках о ба-бинских саамах в конце XIX в. сообщал: "Места рыбной ловли выглядят как собственность и являются наследственными — некоторые из них с давних пор" (Rae, 1881. Р. 233). Однако на священных, по представлению саамов, озерах промысел рыбы можно было вести "только в определенные дни года и только путем общественной путины". Такими озерами, например, у камен-ских саамов были Сейдозеро, Пурнач, Юрозеро и несколько озер севернее р. Поной, которые славились особенно крупными сигами (Чарнолуский, 1972. С. 66-68).

Общинная собственность на охотничьи угодья была обусловлена значительной ролью в прошлом загонной охоты на дикого оленя с использованием изгородей и ям-ловушек или силков. Такая охота затрагивала интересы всего погоста, и в ней, как правило, принимало участие все его мужское население (АМАЭ. К-1. Оп. 1. № 1. Л. 210-211; МОКМ. Ф. нв 3570/92. Л. 48-49). Коллективной была также охота на волка, медведя и, очевидно, до начала XIX в. на бобра. К общественной собственности относилась также береговая территория океана, а выброшенные на берег киты рассматривались как общее достояние того сыййта, в урочищах которого они были найдены (Ефименко, 1877. С. 32). В то же время часть охотничьих угодий выделилась в семейное пользование, что было связано с индивидуальной охотой и значимостью промысла пушнины, дававшего товарную продукцию.

Во второй половине XIX — начале XX в. в пользовании сыййта были и оленьи пастбища. В оленеводстве существовали глубокие традиции кооперации как между членами одной общины, так и между соседними погостами. По наблюдению Н. Волкова, вольный выпас оленей - характерная особенность саамской оленеводческой системы - был возможен только при наличии полной согласованности между отдельными селениями, добрососедских отношений ме-жду ними и известной коллективной ответственности за свободно гуляющие стада (АМАЭ. Ф. 13. Оп. 1. № 59. Л. 4). Находка оленя, принадлежавшего члену своего сыййта, не вознаграждалась, а за оленя из другого погоста получали от его хозяев плату в 1 руб. (1900-е годы). Олени из стада отдаленных погостов могли рассматриваться как дикие, следовательно, и как возможный объект охоты (Гебель, 1905. С. 60).

Хозяйственные функции сыййта имели большее значение и проявлялись более рельефно, чем его функции как органа самоуправления и культовой единицы. Важную роль во внутриобщинной жизни сыййта и в регулировании отношений с другими сыййтами и представителями (органами) русской администрации играло собрание глав домохозяйств — сход (сходт, собэр, суййм, norros). В сходе обычно принимало участие все мужское население, но правом решающего голоса обладали только главы семей, т.е. "лопари, имеющие вежу или тупу". Особое влияние на решение дел оказывали "наиболее старые и наиболее уважаемые лопари" (Ефименко, 1877. С. 55-56; Харузин, 1890. С. 246). В компетенцию схода входили прежде всего важные вопросы хозяйственного характера: регулирование пользования промысловыми угодьями, перераспределение семужьих тоней между семьями, строительство рыболовных заколов, соблюдение территориальных интересов сыййта, а также рассмотрение вопросов, касающихся семейной жизни: раздел наследства, изменение тамг, адоптация приемных детей. В случае конфликтов, краж, присвоения чужих оленей собрание выступало как судебный орган. Возложенные на сыййт податные обязательства также обсуждались на сходе. Есть также свидетельства о существовании элементов общинного культа и общинных праздников. Так, А. Генетц приводит описание жертвоприношения оленя у терских саамов около камней-сеидов (sijte-taippe) с участием всех жителей деревни. В другом месте он сообщает о жертвоприношениях Кавраю - верховному божеству терских и семиостровских саамов. По его данным, эти языческие церемонии не практиковались уже с середины XIX в. и причиной их возрождения у семиостровских саамов стали многочисленные несчастья: люди погибали в море, умирали от болезней, охота и рыболовство пришли в упадок. В описываемой Генетцем церемонии жертвоприношения в 1874 г. принимали участие все мужчины и некоторые старые женщины сыййта. Вдали от селения на пустынных склонах горы Упте были выстроены "два лопарских дома (Lapphauser), чтобы проводить здесь ночи в период жертвоприношений". Для Жертвоприношений были предназначены 12 оленей, которых убивали по одно-му в день. Шкура каждого оленя "надевалась на деревянные козлы", которые ставили в лесу. Следующая церемония жертвоприношения была назначена на 1877 г., и во время посещения Семиостровского погоста А. Генетцем там уже было собрано 10 жертвенных оленей. Жертвоприношения проводились обычно зимой, после Рождества (Genetz, 1891. S. 65). Общинный характер жертвоприношений Кавраю, называемых у терских саамов лuhтэ-вёрра, отмечен В.В. Чар-нолуским. Дни совершения липтэ-вёрра в разных погостах были различными: в Каменском это был день Михаила Зимнего, в Семиостровском - Петра и Павла (29.06/12.07), в Иоканге - на Крещение (06.01/19.01). Жертвенное место липтэ-сайй находилось обычно вблизи оленных изгородей. Жертвенного оленя съедали совместно все участники жертвоприношения. Жертву Кавраю могли приносить также отдельные лица или семьи (МОКМ. Ф. нв 3570/56. Л. 6). Общественное жертвоприношение покровительнице домашних оленей Ра-зиайке совершалось, по одним сведениям, осенью (Лумбовский погост), по другим - около Троицы (Каменский погост), а в Иоканге - в Егорьев день (23 04/6.05), "когда домашний олень бывает именинником". Лопари всем обществом выезжали в тундру и на горе, где обычно собираются олени, строили вежу (куэдтъ) и приносили жертву. "Весь ритуал совершали особые знающие люди, так называемые пастухи, которые с обыденным пастушеством имели мало общего" (МОКМ. Ф. нв 3570/56. Л. 4-4 об.).

На осенний олений праздник все мужчины-ловозерцы на лодках отправлялись на Олений остров, складывая там в пещере привезенные с собой оленьи рога. По рассказам стариков, записанных 3. Рихтер, на острове устраивали состязания "молодых лопарей, которые выходили на бой голыми, с оленьими рогами на голове. Победитель получал в награду самую красивую девушку" (Рихтер, 1929. С. 20). Иокангские саамы выбирали лучшего целоухого оленя, на котором еще никто не ездил, и приносили его в жертву сеиду (священному камню), на жертвенном месте лuhтэ-пajjк, приблизительно в версте от погоста. Варили его в общем котле и "ели мясо всем обществом" (Алымов, 1929. С. 24). Культ сеидов функционировал по крайней мере на двух уровнях - семейном и общинном. В последнем случае это был обязательно сеид, который находился в пределах территории погоста. Э. Манкер, например, различает среди культовых мест саамов личные, семейные и принадлежащие деревенскому обществу или общие для жителей всей данной местности (Manker, 1963. S. 40). В этой связи исключительный интерес вызывает гипотеза А. Несхейма о существовании этимологической связи sii'da (община, поселение) и siei'dne (святилище, культовое место) (Nesheim, 1951. S. 292-302). Коснемся также проблемы экзогамности саамского сыййта, неоднократно поднимавшейся в литературе.

В зарубежной литературе существуют различные точки зрения. Так, Г. Гьессинг, проанализировав статистические материалы по саамам Конкбма и Каутокейно, пришел к выводу об экзогамности сыййта. Другие ученые, например Я. Уитекер, не поддерживают этой точки зрения (Gjessing, 1960; Whitaker, 1955. P. 48-49). В отечественной литературе экзогамия погоста (сыййта) обычно рассматривалась в качестве одного из аргументов существования в прошлом у саамов рода, как обязательной стадии развития общества. Однако материалы, которыми мы сегодня располагаем, не дают нам для этого достаточных оснований. В литературе и архивных источниках нет сведений о делении саамского общества на роды: не приводятся их названия и состав. В саамском языке отсутствует и специальный термин для понятия "род". Понятие родства выражается заимствованным из русского языка словом "родт", которое обозначает у саамов достаточно широкий круг родственников как по отцовской, так и по материнской линии. Весьма показательно в этом плане свидетельство Н. Харузина: "Среди лопарей под словом родство (рооть) подразумеваются все решительно лица, соединенные друг с другом родственными связями, без различия, будет ли это кровное или молочное родство" (Харузин, 1990. С. 246). Таким образом, саамский родт - это билатеральный эгоцентрированный круг родственников (род-ня), соответствующий англоязычному kindred.

Отсутствие каких-либо экзогамных унилинейных структур проявлялось и в системе норм, регулировавших выбор потенциального брачного партнера. В отличие от принципов родовой организации, у саамов жесткое предписание брака отсутствовало, а брачные запреты были билатеральными, т.е. наиболее типичным было равномерное распределение запретов на браки с родственниками второй степени коллатерального удаления как со стороны отца, так и со стороны матери. Действенность этого табу поддерживалась определенными этическими установками. Так, например, считалось, что в случае их нарушения и заключения брака с более близкими родственниками "какая-то из сторон вымрет, "не повезет".

Браки с однофамильцами специально не запрещались и, судя по данным метрических книг, практиковались довольно часто. Из изученных нами 1115 браков 90 (или 8%) были заключены между представителями одной фамилии. По мнению старшего поколения саамов, запрещалось выходить замуж за двоюродных, "а там уже можно". "Браки с представителями одной фамилии не запрещались, хоть и родня" (ПМА, 1987, 1988 гг.).

Проведенный нами анализ архивных материалов XIX - начала XX в. свидетельствует, что погост не был в это время экзогамной единицей и чем крупнее был погост, тем выше был в нем процент эндогамных браков.

Так, в своем погосте печенгскими саамами было заключено 18 из 30 браков, пазрецкими - 21 из 36, кильдинскими - 56 из 104, нотозерскими - 58 из 109, сон-гельскими - 32 из 61, семиостровскими - 39 из 70, ловозерскими - 38 из 75, т.е. от 50 до 60% браков унилокальны. В остальных погостах доля унилокальных браков несколько ниже (Фонды ГАМО и Мурманского ЗАГСа).

Эндогамные брачные ареалы Кольских саамов в XIX - начале XX в. представляли собой совокупность погостов, связанных устойчивыми брачными связями, и характеризовались значительным удельным весом эндогамных браков (от 75 до 85%). Изучение круга брачных связей Кольских саамов позволяет выделить у них несколько эндогамных ареалов( Обращает на себя внимание совпадение границ выделенных эндогамных общностей с диалектной картой Кольского полуострова (Керт, 1971 а. С. 7).):

1) Терский: Терский, Иокангский, Лумбовский, Сосновский, Каменский, Ку-роптевский, Тулванский погосты; степень эндогамности 83%;

2) Кильдинско-Ловозерский: Кильдинский, Масельгский, Воронинский, Ло-возерский, Семиостровский и Лявозерский погосты; степень эндогамности 83,8%;

3) Печенгско-Сонгельский: Печенгский, Пазрецкий, Сонгельский, Нявдем-ский, Мотовской погосты; степень эндогамности 85%;

4) Бабинско-Нотозерский: Бабинский, Экостровский, Нотозерский погосты; степень эндогамности 74,7%. (Нявдемский погост отошел к Норвегии в 1826 г. Однако традиционные брачные связи сохранялись и позднее. Проанализированные нами браки нявдемских саамов относятся к 1837-1895 гг.)

В пределах выделенных ареалов, иногда на их границе складывались "союзы двух погостов", интенсивные брачные связи которых накладывались на традиционные соседско-производственные отношения. В таких отношениях были Печенгский и Пазрецкий, Сонгельский и Нотозерский, Экостровский и Бабинский погосты. Так, например, в совместном пользовании сонгельских и нотозерских саамов находились лососевый закол на большом пороге р. Туломы, обширные охотничьи угодья на дикого северного оленя между верховьями рек Лотта, Нота, Явр (Вилкуна К., 1970. С. 3-4; Терентьев, 1872). Общими угодьями терских саамов были оленьи пастбища в районе оз. Пурнач и верховий рек Стрельны, Чапомы и Пялицы (СПбФ АР АН. Ф. 135. Оп. 2. № 17. Л. 6 об.), закол на р. Поной. Безусловно, на формирование таких "союзов" оказывали влияние и факт территориальной близости погостов, и личностные отношения, а также уже существующие отношения родства и свойства.

В конце XIX - начале XX в. для саамов Кольского полуострова были характерны как малые (нуклеарные) семьи, так и семьи расширенного типа (или неразделенные). Средняя численность малой семьи варьировала. Так, средняя численность малой семьи в западных погостах была несколько выше, чем в восточных, у терских саамов. Например, в Нотозере она составляла 5,2, в Сонгельском погосте - 6,4, в Экостровском - 5,6, в то время как в Иокангском погосте - 3,4, в Каменском - 3,5, в Лумбовском - 3,6 человека.

Неразделенные типы семьи к началу XX в. были распространены преимущественно в западных и центральных районах полуострова, составляя от 40 до 60% всех семей. Среди них преобладали семьи расширенного типа с прямой линией родства брачных пар. Большая семья называлась шурр пирас. В ней, как правило, главенствовал отец, а в братской семье — старший брат. Братская семья в основном была двухпоколенной, а отцовская - трехпоколенной. Известны достаточно крупные семьи, численностью до 20 человек обоего пола, например Коньковы в Масельге, Осиповы в Нотозере, Юрьевы в Ловозере. Большая семья представляла собой единый промысловый и хозяйственный коллектив, в общем владении которого находились промысловые угодья, жилища, лодки, невод и т.д. Можно привести несколько конкретных примеров. Так, в 1920-е годы в отцовской семье Яковлевых (Кильдинский погост), состоявшей из родителей и двух женатых сыновей, хозяйство велось совместно, пища варилась в одном котле, при этом существовало распределение работ: "полсемьи семгу ловят, остальные с оленями на озеро". Другой пример - братская семья Коньковых, где главой был старший брат - A.M. Коньков. У Коньковых летнее стойбище Ко-лозеро, известное так же, как Абрамовка, семужья тоня Вылдэк-кйннт на берегу р. Колы и летнее пастбище Куад-тунтэр использовались совместно. Жилище же на месте промысла у каждой из брачных пар было свое: "Мы, Коньковы, жили чум в чум, за весну в трех местах чум меняли, как важенки ягель" (ПМА). В ряде случаев коллективная собственность сохранялась и при распаде большой семьи. Так, семья С.К. Осипова (Нотозеро) после его смерти разделилась. При этом его 6 сыновей оставили в общем владении места рыбного промысла и невод, "рыбачили обычно вместе, а улов делили поровну".

Саамская семья была владельцем всего оленьего стада, но в нем обычно выделялись олени, принадлежавшие отдельным членам семьи.

Одним из традиционных путей формирования личного имущества были дарения, приуроченные к наиболее важным, социально-значимым моментам в жизни человека: рождению, крещению, появлению первого зуба. Принадлежавшие девушке олени выделялись первоначально в стаде ее родителей, а после замужества - в стаде ее супруга и маркировались ее личной тамгой. Такие олени назывались "бессмертными" в соответствии с требованиями, "чтоб число оленей всегда цело было" (Пошман, 1873. С. 75). При расторжении брака женщина сохраняла права на таких оленей и вместе с ними возвращалась в дом родителей. Б. Коллиндер справедливо рассматривает четкое выделение оленей замужней женщины в общем стаде как свидетельство ее относительно независимого положения (Collinder, 1949. Р. 131). Личным имуществом считались также предметы, созданные индивидуальным трудом.

Для обозначения прав собственности очень широко использовались тамги (muhm), которые ставились на карбасы, весла, кережи, шесты, домашнюю утварь. Широко применялось клеймение убитого зверя, временно оставленного на месте промысла. Важнейшая сфера применения тамг - маркировка оленей, являвшихся собственностью того или иного лица. В качестве юридических знаков, подписей тамги служили для оформления официальных документов. Обладателями тамг были не только мужчины, но и женщины. Параллельно с тамгами существовали и другие знаки собственности - "уше-пятна" или просто "пятна" (пелль-muhm), т.е. знаки, вырезаемые на ушах молодых оленей и удостоверяющие их принадлежность определенному лицу.

Существование и развитие тамг тесно связано с отношениями собственности, институтом наследования, кругом родственных связей. Основная линия наследования тамг - от отца к младшему сыну. Старшие сыновья, выделяясь, несколько видоизменяли основное клеймо. Об изменении тамг ставили в известность соседей, а иногда для этого требовалось разрешение сыййта. Известны случаи продажи клейм и "ушепятен" общиной (Ефименко, 1877. С. 30; Комши-лов, 1927. С. 46; Харузин, 1890. С. 251-252). Использование тамг и "пятен", а также система их наследования свидетельствуют, что они служили и как семейные, и как личные знаки собственности.

В целом можно говорить о том, что у саамов в конце XIX - начале XX в. на территориально-соседском и семейном уровнях продолжал действовать полный комплекс социальных связей: производственных и территориальных, по родству и свойству, отношений по обеспечению территориальной целостности общины и взаимодействию с русской администрацией, соседских и межличностных, который и обеспечивал полнокровную жизнедеятельность саамского общества.